ПРО-ТВ - смотреть онлайн
Социальные сети:
    vkoktelyttwttrss

Мичман Калашников

05.05.2017 | 13:23

Зимой этого года, 24 февраля, тихо и скромно ушел из жизни Яков Иосифович Калашников — фронтовик, ветеран труда, человек огромного личного мужества и активной гражданской позиции. Он был гордостью и почётным жителем Вындиноостровского поселения.

В канун праздника Великой Победы мы хотим ещё раз вспомнить этого светлого и удивительного человека. Предлагаем вниманию читателей воспоминания Якова Иосифовича, которые в 2012 году записала Анна Козлова.

- Родился я в 1920 году в Донбассе. Русский. Православный. Семь лет состоял в комсомоле. До войны, в 1933 году, окончил школу. Семь классов. Тогда у многих было такое образование. Поступил во Львове в техникум на эколога. Учился хорошо, но окончил техникум только после войны. А дело было так. Во время учебы каждые выходные мы ходили отдыхать в клуб. Общались, танцевали, знакомились. Вот на втором году учебы познакомился с шахтерами, работающими в Донбассе, молодыми парнями.

О многом с ними разговаривал, а когда речь зашла о работе, они предложили: «Сходи с нами в шахту, понравится — будешь работать. Не понравится или испугаешься, так посмотришь и пойдешь». Я, конечно, согласился — интересно же, да и не каждому такое предложат. Пришел на следующий день к шахте. Меня встретили и проводили до "колодца". Там сажают в железную клетку и спускают вниз. А вокруг шум, дым. Спустился я в маленький коридор, вышел и осматриваюсь. А рядом уже парень стоит, который меня в шахту приглашал. Улыбнулся: "Осторожно, — говорит, — а то голову отбить можно". Он нагнулся, чтоб головой потолок не задеть и пошел вперед, я за ним. Вышли мы в другой коридор, повыше да побольше.

Шахтер выпрямился. А я так и иду, нагнувшись. Тут чувствую, что на спину мне мелкие камни падают. Думаю: "Все. Обвал". Резко сел и голову руками закрыл. Камни тут же падать перестали. Как только встал и быстрее дальше пошел — снова камни на меня. Только теперь больше размером, чем до этого. Я прямо падаю на землю и слышу, парень, который со мной идет, кричит: "Эй, Витя, хватит человека пугать!" Это, оказывается, у потолка окна в стенке, и шахтеры, скидывая из этих окон камни, так пугают тех, кто в этих шахтах первый раз. Вот я ходил целый день, все смотрел. К вечеру вышел под впечатлением. А мне на прощанье говорят: "Если не испугался, приходи завтра, с нами работать будешь". Иду домой, а сам думаю, что если завтра не приду, решат, что испугался. А я ведь парень молодой, сильный, стыдно мне будет, если трусом назовут. Я тогда и на следующий день пришел, и потом тоже. Так я из техникума вышел и шахтером стал.

По выходным в клуб ходить не перестал. Там у клуба ступеньки широкие, а на них всегда взрослые сидят, не ребята молодые, а мужчины лет по сорок-пятьдесят. Они всю молодежь знают, за всеми следят. Несколько лет проходит, мы взрослеем, многих в армию призывают. А мне все повестка не приходит. Да и из шахты почти никто в армию не ушел. Я как к клубу подойду, старшие начинают ворчать, мол, всех забрали, а тебя нет. И потом в тысяча девятьсот тридцать девятом году началась Финская война. Ну, тут все мы, комсомольцы, на пятиминутках перед спуском в шахту кричим: "Как так, почему нас не забирают?!". Я еще запомнил, что тогда морозы сильные были. Нам в ответ: "Стране нужно черное золото (это уголь), вы должны давать по две нормы". Вдруг в декабре месяце я получаю повестку в армию.

Представьте себе, я ведь ее так ждал! Я этой повесткой всем под нос: "Во-во, меня тоже забирают на войну". Второго января сорокового года мы уже были в Ленинграде, в Кронштадте. Нас разбили по учебным взводам. И тренируют на лыжах ходить. У нас во взводе почти все хорошо ходили. И я умел ходить. У меня все значки были: "Готов к труду и обороне",

"Ворошиловский стрелок" — комсомолец был передовой. А вот ребята некоторые не умели на лыжах ходить, они даже плакали. А старшины все серьезные такие, кричат на нас. И вот на лыжах идем, а потом лыжи бросаем в снег и рукопашная — как надо драться. Они — старшины эти два, выйдут с первого и со второго взвода и показывают, как надо бороться и драться. А потом мы взвод на взвод давай драться. И вот мы целый месяц только и делали, что ходили на лыжах и учились рукопашному бою. 23 февраля (это день Красной армии) мы приняли присягу, и нам дали уже винтовки. А Финская война еще идет. И с винтовками мы стали учиться: как стрелять, как с ними драться, кого колоть, куда колоть. А 26 марта мы в Кронштадте услышали, что война закончилась. Тогда нас в учебный отряд отправили, три месяца в отряде — и по кораблям. Я служил на корабле, который потом такой знаменитый стал, на минном заградителе "Марти". Он первый получил гвардейское звание на Балтийском флоте. Командир наш, капитан первого ранга Мещерский — знаменитый офицер. Я был строевым рядовым матросом, в боцкоманде. И в сорок первом году, в июне месяце, мы готовились к большому морскому учению. А тогда ведь все служили по пять лет на корабле. И у меня был старшина, который пять лет служил. Он уже должен был демобилизоваться. И вдруг ночью боевая тревога, мы думаем — ага, это началось учение, а потом мы в отпуск — я по второму году служу, мне положен был отпуск. Всем так: два отпуска, по второму и по четвертому годам. Ну, выскочили мы все, за орудия. Орудия у нас сильные были, зенитные. Я расписан был на первом зенитном орудии заряжающим, со мной на этом орудии Салоп Иван был. На втором орудии Белов — старшина. А на третьем орудии по правому борту Галунов, мы его все Македонским называли, потому что он один раз в городе пьяный был и его патруль поймал. Спрашивают: "Как фамилия?!" Он отвечает: "Македонский!"

Приводит патруль его на корабль: "Что, говорят, ваш Македонский пьянствует?" Мы долго смеялись. Он хороший вообще парень был. И тут поступает нам всем команда, чтоб мы из погреба боевые патроны достали, а не учебные. Погреба открыли, патроны достали, и давай их протирать. Все приготовили — и тишина. Смотрим: на мостике командир. Во время учений командир там не появлялся. А тут и командир ходит, и замполит, и старший помощник, и офицеры. Час прошел, два прошел, три. В шесть утра отправили нас на завтрак, а все шептаться стали, что война началась. Мы думали, что с финнами, т. к. наша эскадра стояла в Финляндии, полуостров Ханко. Там большая акватория была. Очень красивое место. На берегу у финнов был санаторий. Хорошие дома двухэтажные построены, украшенное все. И мы тут рядом в гавани стояли. Вдруг в двенадцать часов дня, обеденный перерыв тогда был, летит самолет. И от командира дивизиона поступает команда, что при входе самолета в зону обстрела открыть огонь. А самолет черный, двухмоторный, немецкий. Мы все тут же приготовились и ждем. Другие корабли, которые дальше стояли, уже начали по нему стрелять. Когда самолет до нашего корабля дошел, тогда и наша батарея открыла огонь. Семь зенитных орудий и два пулемета. А он как шел, так и идет. Вокруг него все разрывается, взрывы гигантские, а он не шевелится даже — плавно так идет. И дальше мимо нас в Финляндию пошел. Там уже лес, и он черный такой над лесом, и дым черный. Но это он, наверно, форсаж включил. Только мы сели обедать, как с финских островов, которые там близко были, дальнобойные орудия стали стрелять по гавани. Это, оказывается, с самолёта все сфотографировали, кто где стоит, откуда мы стреляем, где наши орудия. У нас еще и на берегу целый дальнобойный гарнизон был. Мы ведь полуостров этот у финнов в аренду взяли на десять лет, поэтому и смогли свой гарнизон тут поставить. Мы тут же подняли якорь. От командира поступила команда маневрировать — ни один снаряд в нас не попал. После этого два месяца спокойно прошло, ничего такого важного не было. Вдруг решило наше командование создать десантный отряд и с этих островов выгнать финнов и забрать орудия свои, оставленные на берегу, и финские, чтоб они по нам не стреляли. А ещё лето, тепло. Поэтому объявили большой сбор не в кубриках, а на верхней палубе. Мы все на ней собрались, и комиссар начал выступать: "Да что такое?! Мы сейчас этих немцев в пух и прах! Покажем им!" В общем, такую речь пламенную сказал. Ещё и другие выступали офицеры и старшины некоторые. И в конце объявляет комиссар, что создается добровольный десантный отряд. Спрашивает, кто желает записаться. Я сидел рядом со своим старшиной Шаповаловым. Крепкий парень был. Смотрю, он руку поднимает и записывается. И другие старшины тоже руки подняли записываться. Ну, я тоже руку поднял. И записалось нас с корабля человек пятнадцать. Мы спустились вниз. Командование нам одежду и снаряжение выдало: сапоги высокие, бушлаты, винтовки трехлинейки. Еще дали пулемет "максим" — сильное оружие. Я, кстати, пулеметчиком был. Вторым номером. Вечером катер подошел. Мы на катер и в порт. Прибыли, а там уже стоят машины грузовые, на них доски лежат. А тут еще катера с других кораблей подходят с матросами. Посадили нас на эти машины и повезли в лес. Тишина в лесу, жутко. Приехали туда, где наша стоянка в лесу была. На стоянке отдыхали те, кто первую вылазку на финнов делал. Раненые все. Я перепугался, думаю, что все — конец нам. Стали ужином нас кормить, а я ем и вкуса еды не ощущаю — перепугался сильно. Потом снова сбор, выступает командир этого отряда. Речь сказал, что балтийских моряков никто никогда не бил, что на этом месте Петр Первый шведов разбил. Я эту речь хорошо помню, больше всего запомнил, как он в конце громко так говорил: "Паникеров и трусов расстреливать на месте!" И пошли наши десантные отряды на финнов. В общем, мы взяли шесть островов. Но не Ханко, там еще война была. Там ведь у финнов дальнобойные орудия стояли, и нас послали туда взять языка. Я был крепкий парень, здоровый, сильный, и вот пять человек туда отправили. Мы в три часа ночи на катере к острову подошли, отшвартовались и пошли. Наши самолеты ведь тоже летали и все фотографировали, поэтому у нас была карта, и мы знали, где их орудия находятся. Темно было, и дождь моросил. И вот подходим мы втроем: я, мой старшина и мой товарищ Дорохов. Я первый шел. Вытащил нож из ножен и в зубы взял. Подкрадываемся к их базе, а орудия накрыты.

Вокруг одного медленно ходит охранник. Так я смотрю, он только что мимо меня прошел и жду, когда снова подойдет. А сзади старшина и Дорохов не понимают, почему я так долго не выхожу из укрытия. Они-то охранника не видят. Поэтому стали меня толкать в ноги. Но я ведь сказать ничего не могу — нельзя. Вот и лежал, ждал. И как только охранник напротив меня оказался, он обернулся, я тогда резко выскакиваю, правой рукой хватаю его за горло, а левой рукой закрываю рот. Тут эти двое подскакивают, они кляп, который мы заранее приготовили, ему в рот засунули. Быстро схватили его, в мешковину замотали и понесли на катер. Там давай разворачивать, а он мертвый. У него разрыв сердца, так он испугался. Молодой еще был. Командир на нас давай ругаться, таким матом говорил, что даже совестно стало. Мы ведь план сорвали. Уже светать начало, и мы бегом к базе за вторым. Тридцать метров не добежали, видим: стоит в белой рубахе, в начищенных сапогах, потягивается офицер. И мы на него втроем с винтовками выскакиваем. Он нас как только заметил, так и остался стоять, руки вверх. Мы ему говорим: иди сюда. А он не понимает. Тогда наш старшина сказал то же по-немецки, и офицер спокойно так к нам пришел.

И тут я заметил, что у меня весь бушлат в крови и на руках кровь. Смотрю, а у меня средний палец на левой руке откушен. Только кость, как карандаш, посередине. Меня забинтовали на корабле, а я удивляюсь, как это я никакой боли не чувствую. А палец не заживает, через неделю боль появилась да рука распухла. Я уже не могу ни спать, ни что-либо делать. Тогда после обеда меня на катер посадили и на Ханко, сначала в гавань, а потом в город повезли. Часов в пять или шесть мы со старшиной и матросом в приемном покое уже были. Сестра вызвала доктора, разбинтовала руку, помазала чем-то, почистила, укол сделала. Тут уже и доктор приходит. На руку быстро взглянул и говорит: сестра, завтра ампутация. А я ведь даже слова такого не знал. Решил, что это что-то вроде того, как лошадей путают, когда они пасутся, чтоб не бегали. Вот на ночь меня в палату отправили. А здания на Ханко очень хорошие были, санатории финские, которые теперь мы как больницы использовали. А ночью немцы на нас налет устроили. Весь город бомбить стали. И одна бомба попала в наш корпус. Загорелось все. Мы убегали, а некоторые еще и других выносили. Мы с соседом по палате тоже выбежали быстро. А куда дальше идти, не знаем. Решили в воинскую часть пойти.

Продолжение следует

Уголок архивариуса
Желтые страницы Волховского района

SYASNEWS ЕСТЬ В СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ. ПРИСОЕДИНЯЙСЯ: vkoktelwadzenyttwtt